Милл виновата. Навеяла воспоминания. Не самые приятные.
Помню девятый класс. Так отчетливо помню. Первые срывы, первые неприятности и первые бешенные идеи.
Сейчас, с точки зрения себя настоящего, я прошлый кажусь себе просто нереально сумасшедшим.
14 лет. Я. И Лена или Лёля, как она любила, чтобы ее называли.
Смешная, веселая, с темными вьющимися волосами, она перешла к нам из параллельного класса.
Подруга. Действительно подруга, на тот момент - лучшая. Странная была дружба. Все считали, что между нами что-то есть, даже что мы спим вместе. Она всегда смеялась над такими заявлениями и никогда, никогда их не опровергала. Было приколько, хоть каждый из нас и понимал - что какие серьезные отношения между нами? И даже дело не в том что в 14 ничего серьезного не может быть, просто "между нами" ничего быть не могло. Никакой ни детской, ни запретной любви. Никакой.
Она мне всегда казалось взрослой, она мыслила не так как все. У нее была прекрасная семья, в отличие от моей. Особенно - мать. Ангел во плоти. Но она мне жаловалась на то, что ей этого не надо - не надо ни семьи, ни любви. У нее не было понимания, как она утверждала. Понимание заключалось в том, чтобы уживаться с ней такой и принимать все ее странности.
Нас связывала наша мистика.
Она резала вены в школьном туалете. И приходила на уроки с обвязанными в неколько раз вокруг запястьев белоснежными бинтами. Она верила в вампиров и всегда носила черный ошейник из тонкой кожи на шее. Ее выпроваживали из школы домой - переодеваться, но она возвращалась назад, на втором уроке и незаметно проскальзывала в класс.
Наш класс. рук. ее ненавидел. Она на меня тоже не производила никакого впечатления до поры до времени, даже - отталкивала.
... но мы подружились. Вроде бы в феврале. После совместного дежурства.
Очень хорошо помню, как она в шутку поинтересовалась, нравится ли мне вид крови. А мне было 14 и естественно я ответил "да". Мы долго разговаривали с ней, уже не помню о чем. Через несколько дней она впервые предложила мне порезать мое же запястье. Я и до этого иногда чирикал на руках ножом, но то, что делала она, было просто нереально. Больно. Ошеломляюще.
С тех пор это было нормальным – резать друг другу вены в кабинете информатики, после уроков, а позже стирать кровь с парт и с волос – моих, тогда еще светлых…
Я вряд ли ее когда-нибудь забуду. Это был почти предел сумасшествия, она показала мне его. Только для меня это было именно пределом сумасшествия, а она…
К концу одиннадцатого класса бы уже почти не общались. Я понял, что мне эта игра стала неинтересна. А для нее это было не просто игрой, как я думал.
Она жила этим. И она верила в вампиров. И в ее мир, полный боли.
Мы похоронили ее за две недели до выпускного вечера. И стоя тогда над ее могилой, я помню, как вспоминал ее слова, сказанные еще зимой того года – «я не пойду на выпускной, я не хочу идти на выпускной, мне нечего там делать…».
Она действительно не была на нем. Но без нее там было пусто.
Я, кажется, не резал больше вены после ее смерти. Никогда.
И не приходил на ее могилу. Просто я слишком хорошо помнил те слова, вырубленные на ее могильном памятнике.
«Кириленко Елена Юрьевна».
Она верила в жизнь после смерти. Может быть, она действительно ее нашла?...